Авторский голос: “Царь Максимилиан” в преломлении А. Ремизова

«Русский народ — не Шекспир».

«Царь Максимиллиан — портянка Шекспира».

Заявления смелые, дерзкие, рискованные. И не потому, что неверные, и не потому, что посягают на святое. Причина в другом. Есть сравнения настолько неожиданные и неочевидные, что говорить об их законности или незаконности уже ни к чему. Остаётся только удивляться причудливому ходу мысли того, кто додумался столкнуть столь далёкие друг от друга понятия.

В нашем случае этого человека звали Алексей Михайлович Ремизов. И он был действительно необычаен: создатель собственного стиля, новатор в области прозы, с самого детства неистощимый на выдумку фантазёр. Рождённый в купеческой семье, он был начисто лишён присущей этому сословию спеси и ограниченности («я никого не встречал более чуткого и доброжелательного, чем Алексей Михайлович Ремизов», —вспоминал Глеб Чижов-Холмский), и вовсе не потому, что он был литератор (Брюсов мещанское обхождение заносил в литературу «прямо с Цветного бульвара», по выражению Ходасевича), а по свойствам своей души. Проживший полжизни за границей, он как мало кто знал русский фольклор, до последних дней своих был его страстным почитателем и собирателем. Собственно, всё, что он писал, так или иначе уходило корнями туда — в древние славянские предания, в тёмную крестьянскую Русь, в Перунов и Велесов, в лубок и частушки, в гуляния на Ивана-Купалу и скоморошьи пляски…

Русский народ не Шекспир. Это так. Но Ремизова и влёк русский народ, а не Шекспир.

Царь Максимилиан не Гамлет. Кто бы спорил! И именно поэтому Ремизов взялся за обработку народной пьесы.

Всё сошлось — и сильный сюжет (а проза самого Ремизова страдала бессюжетностью), и истинно народные характеры, и большой простор для литературной адаптации. Но главное — в основе пьесы конфликт, который должен был особенно остро задеть Ремизова. Неужели «сыноубийство»? Верно, но не в том смысле, который первым приходит на ум.

Кратко напомним, о каком сюжете идёт речь: Петр невзлюбил своего наследника, царевича Алексея, тот бежал в Австрию. Оттуда Петр его выманил обманом, пообещав прощение, но на самом деле заключил его в крепость. Царевич был приговорен к смерти, но умер до этого.

Конечно же, не умерщвление Петром Алексея взволновало Ремизова. Какое дело этнографу до семейных перипетий царя? Нет, в петровскую эпоху — станем на минуту славянофилами — произошло сыноубийство гораздо более чудовищное. Царь-батюшка, царь-отец народный, царь-управа на лихоимцев, царь-заступник перед своекорыстными боярами, вдруг оказался страшнее всех этих бояр и лихоимцев вместе взятых, вдруг оказался антихристом. Он не опекал больше детей своих, он глумился над их — некогда и своей — верой, и ладно бы только глумился! Он задумал обратить их в идолопоклонство. В 1717 году он заказал из Италии скульптуру богини Венеры, установил в Летнем саду и велел часовому охранять «марморового Венуса» как святыню.

Царь-антихрист не унимался. Он сгибал детей своих в бараний рог, давил податями, посылал воевать в гиблые места, заставлял носить неудобное, нелепое, стыдное платье, приучал возносить фимиам дьяволу, коверкал язык — да не один язык, весь жизненный уклад коверкал, ломал жизнь через колено. А дети покорялись. Не все и не сразу, но кого подкупом, кого устрашением, кого лестью — всех в итоге удалось перекроить, отдалить от божьего подобия. И народ — нет, не забыл — но стал стыдиться бород и кафтанов, лубка и частушек, гуляний на Ивана-Купалу и скоморошьих плясок…

В особенности их стыдилось дворянство, "образованный класс". А Ремизов не стыдился, он знал, понимал и любил. Немудрено, что он счёл "Царя Максимилиана" достойным популяризации, взяв за основу свод Бакрылова. Ремизов благоговел перед народными преданиями, но он сам был творец, и гипсовые слепки были ему неинтересны. Каким же представился ему наш сюжет? На чём он заострил внимание, в чём пошёл вразрез с народной версией?

Сам он описал своё намерение так: «выброшу вон казарму и всё, что с ней казарменного от выправки и козырянья до орденов и тех особых словечек спёртых и каких-то гнусных, казарменных, – ни к чему это». И действительно — солдафонство из пьесы изгнано самым решительным образом: ни орденов, ни команд, ни военных выражений в ней не найти. Но если сравнить ремизовский вариант с народным, необработанным, который мы рассматривали в предыдущей статье, сразу бросятся в глаза не только вырезанные места, но и многочисленные добавления. Нечего гадать, откуда они взялись и кому принадлежат; по ним-то и поймём, на какой лад переиначил народный театр Ремизов.

Очевиднее всего игра со словом. Оно и понятно: в рыночном балаганчике что зрители, что актёры несильны по части изысканных каламбуров. Но не таков был Ремизов. Слово-символ, слово-звук, слово-вольный зверь и послушная игрушка — это была его стихия. Он знал, каким обладает богатством, каким разливанным морем, и упивался им. Поэтому в его версии встретим и «ваше попирательство» (так, по мнению могильщика, звучит титул царя), и «чтобы черти их не точили» (в ответ на «чтоб черви не точили и черти не утащили») и «долблёный» вместо дублёный.

Но это узор на занавесках, прихотливый и не всякому заметный, а что изменилось в содержании?

Во-первых, амбиции царя Максимилиана по сравнению с изначальной версией стали даже еще масштабнее:

«Буду судить царей, царевичей,

Королей, королевичей»

Во-вторых, загадочные кумирические боги наконец приобретают очертания, имя и даже голос. Это богиня Венера, на которой женился царь (с чего бы ещё Петру ставить стражу у статуи?). Впрочем, супруга она верная, нестроптивая:

В-третьих, в пьесе появились церковники, и ведут они себя так, словно сошли со страниц Декамерона. Но будем справедливы: земля русская могла похвастаться собственным декамероном. Как раз тогда регулярно проходили попойки Всешутейшего собора, на что Ремизов, по-видимому, и намекал.

Словом, пьеса ни в чём радикально не изменилась, стала только причёсаннее, изящнее, тоньше. Но Ремизов любил народный театр, а с любовью так и бывает: он приукрасил объект своего поклонения.

Русский народ не Шекспир.

И Ремизов не Шекспир.

Но и царь Максимилиан не Клавдий, не Цезарь и даже не венецианский дож.

Царь Максимилиан воистину портянка Шекспира.

Николай Константинов

Источники

1. Царь Максимилиан (I) (Народный театр / Сост., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. А. Ф. Некрыловой, Н. И. Савушкиной. - М.: Сов. Россия, 1991. - (Б-ка русского фольклора; Т. 10), стр. 131-150, комментарии стр. 503-504)
2. Штрихи к портретам // Район Покровки и Покровских ворот.
3. Ходасевич В.Ф. Некрополь. Литература и власть. Письма Б.А. Садовскому. — Москва, 1996. — 466 с.

Другие темы курса